"...Мне кажется, "Клены" назвали так из духа противоречия - потому что их здесь не было. Ясень был, ольха была, еще росли платан с пятнистым голым стволом у самых ворот, четыре липы по бокам садовой дорожки, лещина и жимолость, а кленов не было.
Мама говорила, что дело в рунах, но я не слишком-то в это верю, руны ей были безразличны - так, игрушка, не то что Дейдре, той-то кожанный мешочек с завязками заменял и любовника и друга.
Скорее, я поверила бы в какую-нибудь дикую примету - вроде продевания ребенка сквозь ветки клена для того, чтобы дитя не болело и прожило долгую жизнь. Или в то, что клен - это заколдованный человек, закрывающий лицо пятипалыми листьями. Или в то, что иероглиф клен состоит из значений дерево и ветер, а что - хорошая причина, мама любила слушать, как шумят листья в кронах, и меня заставляла слушать, сажая на широкий подоконник в своей спальне.
Маме все что угодно могло прийти в голову, ее голова была заполнена поверьями, хрустом голубоватой гальки, строчками неизвестно чьих стихов, чаячьими криками, каллиграфией, обрывками мифов, грохотом ночного моря, мабиногой, голосами, с которыми она говорила.
Моя голова теперь похожа на мамину, и у меня появилась еще одна причина назвать "Клены" кленами: это дерево мгновенно пустеет от холодного ветра, за один осенний день может осыпаться, даже за один осенний час.
Другое дело - Младьшая, у нее голова прочная, если бы наше жилье называли в ее честь, то выбрали бы калиновый куст: Viburnum lantana, белокурая, пышная, растет где попало и всю зиму усыпана ядовитыми черными ягодами.

...

Разбудив сестру, я первым делом покажу ей калиновый куст, потом мак и фиалки у северной стены, а уж потом ее могилу за альпийской горкой.
Видишь, скажу я, сколько твоей смерти у меня в саду, а ты все еще жива..."